— Так получилось, что в моей семье были соединены несколько линий, так или иначе связанных с Азербайджаном, и несколько фамилий, известных и дорогих республике. Мне всегда это было интересно, и я интересовался своими корнями. Один из моих родственников Аббас бей Атамалибеков входил в делегацию азербайджанского правительства во главе с Алимардан-беком Топчибашевым, присутствовавшей во Франции во время организации Версальских переговоров, которые должны были после Первой Мировой войны устроить Европу по-новому. Со стороны папы помимо фамилии Атамалибековых есть еще известная фамилия крупного домовладельца и нефтепромышленника Тимур Бека Кулибекова – он мой прадед со стороны папиной мамы.

С другой стороны, моя мама является троюродной сестрой Муслима Магомаева. По линии Терегуловых было две сестры Байдигюль и Малейке, первая была замужем за Абдул-Муслимом Магомаевым, дедом Муслима Магомаева, вторая – замужем за Узеиром Гаджибековым, так вот, их брат, оперный певец Мамед-Ханафи Терегулов – тоже мой прадед. Таким образом, по материнской линии во мне течет татарская и кумыкская кровь, ведь Терегуловы — это татарская фамилия, а мой дед Рамазан Терегулов женился на Фатьме Асев-Аджиевой, дочери кумыкского князя. Девичья фамилия мамы – Ханларова, и мой прапрадед Агам Агамали бей Ханларов был крупный домовладелец, известный человек, на Малой крепостной улице в Баку до сих пор стоит построенный им дом, где живут наши родственники.

Мне удалось найти очень интересную переписку, ведшуюся после захвата Баку в 1918 году большевистско-дашнакскими войсками, во время истории, связанной с 26 бакинскими комиссарами. После того, как их вывели из Баку и была провозглашена Азербайджанская Демократическая Республика, начала работу комиссия, которая устанавливала ущерб, нанесенный жителям Баку и в целом Азербайджана в ходе этого переворота – и я обнаружил обращение моего прапрадеда, где он пишет, как все происходило, как укрывались люди, как со стороны Каспийского флота было несколько выстрелов, один снаряд попал в его дом. История семьи переносит человека словно бы с помощью машины времени в ту эпоху.

В целом, сейчас это в какой-то степени тренд – люди стараются найти своих предков. Это важно, потому что от этого зависит, что человек может передать своим детям – важно, чтобы дети понимали, откуда они родом, независимо от того, где они сейчас живут и на каком языке говорят, чтобы они знали, какими были их деды и бабушки, что они дали миру. Дальше уже наши дети передадут эти знания своим. Я считаю, что будут существовать народы, которые таким образом будут двигаться вперед, не забывая, что было у них в их истории, включая истории семей. Семейная история, на мой взгляд, способна сплотить семью – сейчас мы видим, к сожалению, что информационный фон современного общества, в котором мы находимся, не всегда способствует тому, чтобы люди в семье просто между собой разговаривали, и тут нужна какая-то основа, на которой можно выстраивать отношения и общее будущее. История – это то, что нас объединяет, как та земля, откуда мы происходим, недаром же говорят «вот, земляк!». В наше время есть возможность передвижения, люди живут в одном месте, потом переезжают в другое, но когда они встречают земляков, то радуются – так и должно быть, на самом деле, ведь их связывает общая истории и воспоминания.

Я могу многое рассказать о каждой семье и каждой фамилии моих предков – и о Терегуловых, и о Ханларовых, и об Асев-Аджиевых, и призываю ваших слушателей, зрителей и читателей интересоваться историей своей семьи, Некоторые мои друзья меня спрашивают: «Зачем тебе это нужно? Живи сегодняшним днем, что тебе от того, что твой дед был кумыкский князь?». Я говорю: «Нет, это не значит, что я кумыкский князь или я должен повесить на грудь Георгиевский крест и надеть погоны. Речь не об этом. Мне интересно, кем был мой предок, каковы были его поступки». Я читал воспоминания одного из историков, чей дед был в 1937 году одним из руководителей службы госбезопасности и, так или иначе, имел отношения к репрессиям. Он изучал жизнь своего деда, и его спросили, не стыдно ли ему? Историк ответил: «Почему мне должно быть  стыдно? Он сделал то, что сделал, но я так или иначе должен это знать». То есть нельзя стесняться того, что произошло, тем более если нечего стесняться. Сейчас открываются архивы, многое цифруется и может быть найдено в интернете, есть возможности сдать слюну на ДНК – то есть существует огромное количество способов в хорошем смысле слова покопаться в прошлом истории своей семьи и государства, и я искренне рекомендую всем заниматься этим.

— Корни вашей семьи глубоко вплетены в историю Азербайджана, вы сами родились в Баку. Большую часть своей жизни вы провели в России, но, в то же время, называете себя человеком мира. Что вы вкладываете в это понятие? 

— Волею судеб, волею Господа Бога я родился в городе Баку, всю жизнь прожил в Москве. В 1978 году мой отец переехал в США. Меня никогда не мучило то, где я живу и работаю – здесь или в США, и то, что я родом из Баку. Наоборот, это делает меня богаче. «Где родился, там и пригодился» – это одна из моих нелюбимых пословиц, потому что человек может родиться где угодно. Так получилось, что мама поехала и родила меня в Баку, но могла родить меня и в Москве, и в каком-либо ином месте. Это в какой-то степени случайность, а главное – это то, кем ты себя ощущаешь. Я считаю себя азербайджанцем русской культуры, так как сформировала меня русская культура, и все то, что я знаю, я получил в Москве. Безусловно, я ощущаю себя азербайджанцем. При этом я также очень люблю Соединенные Штаты, где живет сейчас моя семья.

Я люблю выражение, что рай, на самом деле, на небе – на земле рая нет, ни в Штатах, ни в Швейцарии, нигде. Везде есть свои достоинства и недостатки, и если человек позитивно настроен, ему будет комфортно везде. По-английски говорят «good attitude bad attitude» — если у человека плохой настрой, то в самом лучшем месте он будет недоволен, ему будет плохо. Поэтому я глобалист и космополит одновременно и не вижу в этих словах ничего ругательного. Я родился на планете Земля и умру на планете Земля, и с большим удовольствием буду ездить и жить там, где господь Бог даст мне возможность. Буду очень рад, если мои дети будут тоже жить там, где они захотят, и для них не будет преград. Это, кстати, никак не противоречит тому, что я говорил о необходимости знать свои корни. Можно ведь находиться на Антарктиде и изучать историю Азербайджана, и никто этого запретить человеку не может.

— Как часто вы бываете в Азербайджане? 

— В детстве я каждое лето ездил в Мардакян к тетке на дачу и очень любил это время. Потом произошли определенные события в моей семейной жизни и в Азербайджане, и эти поездки я прекратил, но затем вернулся, чтобы снимать фильмы. В частности, я снимал документальный фильм о Гейдаре Алиеве, показанный по российскому телевидению, по «России-1», и прошедший очень успешно. Последние несколько лет, к сожалению, из-за работы я не могу съездить, но очень скучаю по Азербайджану и очень хочу вернуться. Надеюсь, что в ближайшее время появится, и я с удовольствием туда съезжу.

— Я бы хотела поговорить о фильме «Нефть», это ваш самый большой успех, отмеченный на Венецианском кинофестивале высокой наградой. В чем его особенность?

— Ко мне обратился мой друг, режиссер Мурад Ибрагимбеков, с которым меня, кстати, тоже связывают  родственные взаимоотношения – Ибрагимбековы, как и Атамалибековы, происходят из Шемахи. Так вот, он мне сказал: «У меня есть идея сделать фильм на основе тех хроникальных кадров, которые существуют здесь, в Госфильмофонде, и сделать короткометражный фильм о нефти, рассмотреть со всех сторон, что такое нефть для человечества, является ли этот углеводород, который так широко используется в современной жизни, радостью, счастьем или расплатой и горем для человечества». Я сказал, что с удовольствием в этом приму участие. Мурад начал отбирать материал для фильма, потом мы сели в монтажную и стали обсуждать варианты. Так мы пришли к тому, что сделали этот 6-минутный фильм. Так как пленка и качество материалов, найденных в Госфильмофонде, далеки от совершенства, ведь прошло уже очень много лет, мы хотели после монтажа оцифровать фильм, почистить изображение и сделать современную картинку с современным звуком – но когда мы все смонтировали, то вдруг поняли, что пленку реставрировать не надо, так как ощущение старины дает свой, особенный шарм. Тогда мы взяли азербайджанский мугам в современном звуке, сделали шумовое оформление и вместе со старинным изображением получилось нечто поразительное – зритель будто бы попадал в то время и проживал за 6 минут всю историю.

За основу мы взяли бакинские нефтяные разработки, ведь первая промышленная добыча началась в Баку, и до сих пор нефтяная промышленность является основой благополучия Азербайджана. За 6 минут мы рассказали историю, как мне показалось, радости открытия, войны, несчастья, и в итоге мы закольцевали сюжет. Должно быть, те люди, которые отбирали фильм на Венецию, и члены жюри, принимавшие решение о награде, как и на «Нике», когда мы получили премию за «Нефть», увидели в нем наше послание – что ничего не изменилось, что война вокруг нефти продолжается, и она приносит как процветание, так и боль, как смерть, так и радость. То есть нефть – это, я бы сказал, кармическая вещь, она дана человечеству для того, чтобы обозначать все те достоинства и недостатки, что есть у людей. Нужна была какая-то субстанция, чтобы проявить нам, что же представляет из себя человек, не просто же так нефть называют черным золотом. Что будет дальше, не знаю, но, несмотря на все достижения в энергосбережении, нефть продолжает играть гигантскую роль, если не главную. Нефть является кровью человечества.

— Где вы храните ваши награды?

— Они стоят у меня в кабинете. Венецианский лев находится у Мурада Ибрагимбекова дома, поскольку он режиссер этого проекта, так принято.

— Что определяет качество фильма? Количество наград или что-то другое?

— Награды – это приятно, они тешат самолюбие, ведь желание быть победителем заложено в природе человеческой. Это вполне нормально, и когда люди говорят «мне все равно, главное не победа, а участие», мне кажется, это в какой-то степени лицемерие. Человек, который подает свою работу на оценку, надеется на победу, иначе в этом нет смысла. Но тут, конечно, очень важно, на какую аудиторию ты рассчитываешь.

— Зачастую многие фильмы бывают недооцененными в прокате, а спустя десятилетия становятся знаменитыми.

— Да, совершенно верно. А почему? Потому, что в тот момент аудитория не оценила его, но ведь аудитория тоже развивается, и в какой-то момент фильм становится культовым. Я могу привести вам огромное количество, которые сначала не были оценены по достоинству, но сейчас их все называют культовыми. «Бегущий по лезвию бритвы» – фильм, провалившийся в прокате и ставший в итоге культовым. При этом, безусловно, любой художник, любой творец, а особенно продюсер, надеется на победу.

— Какие из ваших работ вам особенно дороги?

— Предположим, «Неудача Пуаро», где я продюсировал Сергея Урсуляка, — первая и последняя, по-моему, работа Константа Райкина в телевизионном кино, ведь он не снимается в телесериалах. Райкин дружит с Сергеем Урсуляком и действительно хотел сыграть Пуаро, так что в итоге с хорошим сценарием, хорошим режиссером, хорошими актерами, хорошей съемочной группой и партнерами мы сделали это кино. Я его не так часто вижу на экранах, но я очень горжусь этим фильмом, это прекрасная, достойная работа. Другие мои фильмы значительно чаще показывают, тоже неплохие, но они более зрительские, хотя я не считаю, что «Неудача Пуаро» это какой-то артхаус, рассчитанный только на критиков или некую изысканную публику.

Еще два важных фильма, которые я снимал – это «Крепость» и «Кавказ». «Крепость» посвящена трагическому времени в истории Азербайджана в конце 80-х годов, войне, которая была развязана, и той героической борьбе, которую вел народ. Фильм «Кавказ» рассказывает о том, как важном оставаться до конца человеком, несмотря на тяжелые взаимоотношения, порой возникающие между представителями разных национальностей. Важно, кто ты есть, что ты из себя представляешь, какие у тебя нравственные основы. Национальность – это, наверное, последнее, о чем стоит думать, особенно когда между людьми возникают мультикультурные связи. Для меня это очень важно, и я много спорил со своими коллегами, которые часто имеют другую точку зрения, что нормально. Я считаю, что, если после просмотра фильма в кинотеатре или по телевидению в человеке рождается нечто позитивное, ему хочется сделать что-то хорошее, задуматься, заплакать, то есть происходит определенное очищение – это все, мы сработали, мы сделали фильм правильно. Если же ему хочется взять оружие и пойти кого-нибудь ударить, то тогда, конечно, создатель фильма затронул какие-то струны души зрителя, но только негативные. Я стараюсь, чтобы после всех произведений, которые я создаю, так или иначе люди становились лучше. Получается или не получается – это другой вопрос, надеюсь, что получается.

— А какой последний фильм Вас заставил задуматься или вызвал эмоциональный всплеск?

— Я люблю творчество Андрея Звягинцева, мы с ним параллельно получали призы в Венеции, он взял за «Возвращение» два золотых льва – за «Лучший дебют» и «Лучший фильм» – а мы с Мурадом взяли за «Лучший короткометражный фильм», и там же мы с ним познакомились. Я слежу за творчеством Андрея, он, конечно, потрясающий художник, великолепный режиссер, все его фильмы меня, так или иначе, в большей или меньшей степени, цепляют. И не только меня, как я понимаю. Да Андрей Звягинцев – это не поп-культура, не кино для очень широкой аудитории, но его творчество, о чем я только что говорил, заставляет задуматься. Бывает, он показывает то, что кому-то неприятно смотреть, что может кого-то смутить, но ведь если человек приходит к тому самому очищению через это, испытывает катарсис, то это правильно.

— Как вы оцениваете развитие киноиндустрии в Азербайджане?

— Мне трудно оценивать, я не так хорошо знаю азербайджанский кинематограф. Насколько мне рассказывают друзья, сейчас там появилось довольно большое количество недорогих фильмов, в основном комедии, которые снимают, в основном, для того, чтобы вернуть вложения. Насколько они являются произведениями искусства в хорошем смысле этого слова, мне трудно судить, я мало что видел. Наверное, это моя беда: я не слышал о новых азербайджанских фильмах, которые стали широко известны в России или в мире, к моему большому сожалению. Я очень за это переживаю, мне очень хочется, чтобы Азербайджан получал призы и просто снимал хорошее кино. Азербайджанский народ очень творческий и талантливый, возможно, не хватает какой-то организации, мне трудно судить.

— Мне кажется, ситуация примерно схожая на всем постсоветском пространстве.

— В общем, да, но все равно, в России уже есть определенные победы, хотя здесь и большее количество фильмов – и я желаю чтобы победы были также и у Азербайджана, я очень за это ратую. По крайней мере, если кто-то ко мне обратится за помощью, и я увижу, что это действительно достойно, я с большим удовольствием буду помогать.

— Над какими проектами вы сейчас работаете?

— Мы рассматриваем с моим партнером Михаилом Хлебородовым несколько проектов, в частности, художественные фильмы, но, в основном, мы сосредоточились на производстве сериалов. Сейчас делаем несколько сериалов, в частности, по сценарию Андрея Кивинова, драматурга и сценариста, известного нашему зрителю по «Улицам разбитых фонарей» и «Каникулам строгого режима». Сейчас сложилась такая ситуация в современном телепроизводстве, что мы во многом следуем в фарватере зрительских предпочтений. В последнее время действуют негативные тенденции, количество денег уменьшается, каналы часто просят снимать сериалы более простые и понятные широкой публике, стараются не делать фильмы, как им кажется, более сложные для аудитории. Мне кажется, это ошибка, это плохо. Мы должны формировать нашего зрителя, а сейчас получается, что зритель формирует контент, кроме того, большое количество зрителя ушло в другие медиа, в интернет, где люди смотрят американские сериалы совсем другого качества. Телесмотрение уменьшается, качество телесмотрения ухудшается, и это наша большая проблема.

Я член Ассоциации продюсеров кино и телевидения России, и мы часто с моими партнерами и коллегами обсуждаем, что нам делать. Все-таки, мы должны подтягивать аудиторию, как-то работать с ней. Мы не можем это сделать, так как у нас нет площадки, а площадки телеканалов диктуют нам, что им нужно. Понятно, что сейчас есть интернет, что можно каким-то образом работать там, но все-таки количество просмотров еще ничего не значит – оно может быть большим, но как превратить его в деньги, у нас пока еще не знают. Есть зарубежные платформы, которые, как им кажется, работают в этом направлении, но они все равно пока убыточные и не выходят на оперативную прибыль. А у нас, к сожалению, еще и отсутствует традиция платить за получаемый контент в интернете, это тоже большая проблема.

— Часто можно услышать фразу, что продюсер в кино главнее режиссера. Что вы думаете на этот счет?

— Конечно, все зависит от того, каков продюсер и каков режиссер. В идеальной ситуации они работают вместе как соратники, но, если говорить по букве закона, по формальным признакам, то продюсер главнее, чем режиссер. Многие режиссеры с именем становятся сами продюсерами, потому что не хотят подчиняться воле продюсера, стараются сами продюсировать свое кино. Часто это бывает не успешно, потому что все-таки должен быть кто-то, кто смотрит на процесс другими глазами. В советское время был худсовет. Да, мы знаем много историй, когда худсовет заворачивал или не пускал в прокат выдающиеся фильмы, но, давайте будем говорить честно, в 75% случаев он просто закрывал дорогу к прокату неталантливым произведениям. Сейчас худсовета нет, его функции выполняют продюсеры, поправляют режиссеров, подсказывают им; я, по крайней мере, стараюсь помогать своим режиссерам. Режиссер должен иметь оппонента, как при защите диссертации, когда оппоненты соискателя выступают не против него, а стремятся раскрыть его, дать ему возможность достойно проявить себя. Продюсер является соратником и в хорошем смысле слова оппонентом режиссера. Если у них этот тандем сотрудничества работает, то все хорошо, если же нет, то последнее слово остается за продюсером.